С другой стороны, едва ли можно назвать мою жизнь деланием. Скорее напротив - именно недеяние было целью моего познания на этот раз. В годы молодости мне оставалось лишь удивляться, тщетно пытаясь проникнуть в твой замысел, но после, когда вновь появилась Книга, я стал кое-что понимать. Так, например, постепенно, шаг за шагом, прояснялось, зачем ты прислал меня в этот странный, почти заброшенный город, где живет народ, не имеющий даже имени, почему на короткое время моей жизни я должен был стать одним из них... Что ж, как и всегда, я восторгаюсь тем, что происходит, и не желал бы ничего иного, ибо это лучшее место во Вселенной, куда стоит явиться в седьмой раз... Здесь нет суеты даже в суете, поскольку нет исканий смысла деяний или же скрытого значения слов. Всякий раз, когда я спешил куда-нибудь, уходил ли собирать дрова, или спускался вниз в долину в поисках трав, я обращал внимание на то, что мысли мои текут медленно и спокойно. Я ничем не озабочен, ничего не оставляю на завтра, и ни в чем не знаю нужды. Мое сердце не знает ни тревог ни печали ни любви... А когда я просто сижу и смотрю как облака рождаются за горизонтом, а затем выплывают, цепляясь за верхушки гор, то невольно ловлю себя на том, что мой разум молчит. Впервые, когда пришло это ощущение, стало немного не по себе. Откровенно говоря, я был настолько обеспокоен, что тотчас вскочил и принялся ощупывать свое тело, ибо оно потеряло на мгновение ощущение себя. Потом пришло другое чувство, которое уже было значительно веселее. Я нашел способ действия в недеянии! Вот она - желанная цель! Или, может быть, ты думаешь, что все мои поиски подобны лжи?
Впрочем, мне кажется, что ты не сердишься. Ведь благодаря молчанию разума так много удалось открыть. Я уходил глубокой ночью, бродил среди деревьев и мое сознание молчало, его не отвлекала более дневная болтовня и людская заинтересованность. И когда замолкал внутренний разговор, начинал говорить мой дух. Может быть, я не прав, возможно, что это что-то другое, но ведь в этот раз я был в недеянии, и ты не слал мне советчиков. И тогда, я стал сам себе советчиком. Я останавливал внутри себя течение мыслей, ложился на траву и смотрел в небо. Кругом была глубокая тишина, мир спал, но небо, казалось, грохотало, когда мой дух устремлялся к звездам. Их мигающее, переливающееся безмолвие не было пустым и холодным, напротив, там кругом кипела своя, ни на что не похожая жизнь. Я встречал на востоке каждую из планет, словно закадычного друга, я чувствовал их прикосновение и то, что они хотят сообщить мне.
Так проходили дни и недели, и вот произошло нечто странное. Мне даже показалось тогда, что я чувствую твое осуждение. Но понять, в чем же именно было невозможно, и мое недеяние лишь отражалось темной пустотой в твоем молчании. Так или иначе, но, не найдя ничего лучшего, я перестал говорить с людьми. С одной стороны, я хотел еще больше высвободить свой дух, а с другой, я боялся пропустить хотя бы одно твое слово, которое могло бы стать намеком, указанием дальнейшего пути. Итак, в этот раз, родившись, и став частью маленького безымянного народа, я, как будто, выпал из него, словно бесполезный зуб. Впрочем, они не обиделись. Знаешь, я люблю их за то, что они похожи на детей. Они доверчивы и почти никогда не лгут, и уж если в их племени кто-нибудь перестает говорить, то непременно думают, что он заболел.
Они приносили мне еду и целебные травы. Они кормили меня и врачевали заговорами, подкрепляли силой драгоценных камней, а потом, когда все известные им способы врачевания были испробованы, свыклись, хотя и жалели меня по-прежнему. А я выходил каждую ночь к звездам, и мой дух взлетал ввысь, пролетая вдоль Млечного Пути, касаясь прохладных туманных пятен и обнимая планеты. В то время весь Мир слился для меня воедино, и я уже более не отличал холодную влагу утренней росы от мертвенного света полной Луны, заливающего все вокруг, для меня не было разницы между жаром костра холодной ночью и лучом Марса, что падает из зенита.
Повозку я стал ждать уже позже. Не то, чтобы я уже все познал, и теперь знание мне опостылело. Просто, в поверьях моего народа есть одна славная легенда. В ней говорится о том, что когда человек завершает какое-нибудь важное дело, ночью приезжает повозка, запряженная крылатыми существами, перевозит его, пока он спит, в Священную Долину, где ему даруют новые предназначения. Затем, он возвращается обратно и просыпается поутру свежий и полный новых идей, готовый к борьбе и устремленный в будущее. Когда же человек умирает, повозка перевозит его далеко-далеко, на другую сторону земли, с тем чтобы, вновь родившись, он познал также и оборотную сторону жизни.
Именно тогда я подумал, что может быть, мне стоило бы вместе с повозкой попасть в Священную Долину, чтобы получить какой-нибудь совет о дальнейшем пути? Я сидел и размышлял, сбросив на землю вязанку дров и выдыхая усталость, вцепившуюся в спину и ноги. Я прогонял ее, а она все не уходила. Я прилег на бок, и удивился тому, чего раньше не замечал. Прежде я разделял явления, и таким образом, трава для меня была травой, а ветер ветром. Теперь же я увидел все во взаимосвязях, и более ничто не существовало по отдельности, само по себе. Я вдруг ясно увидел движение, которое ветер рождает в сине-зеленом ситце медуницы. Как легко и ласково он склоняет ее к земле, а после, такая упругая, она вновь встает, будто бы сила ее вовсе и не касалась. Более того, мягкой молодой траве движение было так желанно, что она охотно подхватывала эту игру, казалось даже, что она искала дружбы с ветром, широко простиравшим свои могучие крылья. Я подумал тогда, что природа проста и совершенна, и нет в ней печали. Ибо поиски дружбы рождают легкость и движение, и потому медуница, веселящаяся на ветру подобна Венере, источающей нежность в лучах Юпитера. Даже противостояние, кажущееся иногда злобным, лишено печали, ибо оно подобно огню, который тоже весел и добр, если посмотреть на него холодной ночью. Беда приходит лишь тогда, когда чаши небесных весов, дрогнув, ползут в ту или иную сторону. В такие времена что-то меняется, просыпаются могучие силы, приходят перемены. И тогда ветер врывается в леса и ломает деревья, он обрушивает на замерзающих путников потоки дождя и снега, он рвет паруса и бросает корабли на рифы. Доброта огня исчезает, и он пляшет по крышам, а удары молний обращают в пепел посевы. Но даже во времена Больших Перемен в природе нет печали. Есть лишь приказ - изменись или умри. Уйди из этих мест или погибни от голода... И кто виноват, если приказ не услышан? Или услышан, но в душу твою заползли сомнения?
Приказ, который пришел ко мне, был едва различим. Пожалуй, что это был даже и не приказ, а нечто, похожее на письмо, написанное в мягких осенних тонах. Весть пришла в тот период, когда я осознавал природу Сатурна, собирая растения, которыми он управляет, и размышляя о силах, сопутствующих одиночеству. Зима тогда только началась, но холода уже остановили ручьи и привели в оцепенение деревья. Я бродил по замерзшей земле, наслаждаясь холодной тишиной, затопившей долину, и одиночеством. На самой оконечности вспаханной борозды, где трава, словно пучки седых волос, окаймляла поле, виднелись, побелевшие от инея, цветы морозника. Казалось бы - это ли не воплощение печали? Серое свинцовое небо и умирающее от холода растение... И я подошел и склонился над ними, отметив, однако, что и на этот раз ошибся, ибо не было уныния в этих серых хрупких цветах.
Именно с того дня я и стал ждать повозку, ибо тайна семи планет не достойна ли целой жизни? И вот уже который год ночь подкрадывается изнутри меня, и я чувствую ее приход по тому, что все больше вслушиваюсь в звуки за окном. Веки тяжелеют, и накатывает сон. И вот, где-то заполночь я вновь слышу цокот копыт и перекатывание железных ободьев. Я встаю, хотя тело мое по-прежнему спит, и тихонько иду к окну. Но и сейчас удача улетает вместе с пургой куда-то далеко за горы, и, уже довольно привычно, пользуясь моей задумчивостью, лживая память пытается меня одурачить. Я слышу стихи, соблазняясь мыслью, что они мои, хотя и знаю, что все это уже было написано давным-давно. Но поделать ничего невозможно, и слова рождаются изнутри, гонимые заунывным воем и постукиванием снега о стекло:
"Налетит ветер - и бамбук зашумит.
Улетит ветер и бамбук смолкнет.
Летящий гусь отразится на поверхности замерзшего пруда.
Улетит гусь, и на льду не останется его тени.
Достойный размышляет о делах по мере того,
как они встают перед ним.
Дела пройдут, и сознание его становится пустым." 1
Джабир.
| 1- Хун-дзы-чен "Вкус корней" |
 |
 |