Иногда, вспоминая те страшные минуты, когда я стоял лицом к стене с завязанными глазами, я будто бы заново все  переживаю.  Я вспоминаю, и многое становится понятным, но вместе с тем, я зачерпываю еще больше вопросов, которые с новой силой мучают меня.
            Вот, я думаю о том, что ты дал мне многое, очень многое, чтобы уверенно и твердо ступать  своей дорогой, но ты почти не дал мне нужных слов, чтобы  описать свои переживания с должной силой и достоверностью. Увы, все, что я ни пытаюсь рассказывать,  становится плоским и унылым, недостойным времени и внимания, как и всякая писанина.
            Я стоял у стены и уже ни о чем не думал. Я даже уже не ждал сильного тупого удара в затылок, я не представлял себе небытие, которое неизбежно затем последует, и которое каждый писака, вроде меня, берется разрисовывать на свой лад. Нет, я просто стоял, вдыхая мокрый воздух и ощущая босыми ногами холод мощеной мостовой. Впрочем, нет, тогда закралась ко мне одна странная, совершенно нелепая идея. Я подумал, что вода во всех краях одинакова. И еще я подумал, что был кроток, но землю не унаследовал. Я никогда ни с кем не спорил, ибо давно понял, что споры лишь засоряют пространство, и уж точно - никакая истина в них не рождается. Однажды я подумал, что для кротости и этого мало, и я долгое время вообще не разговаривал ни с кем. Я был нем даже в те редкие дни, когда добрая судьба заносила меня под крышу какого-нибудь дома. Скажи, не это ли кротость? Не мог ведь я соглашаться с теми, кто поносил тебя? Поэтому я просто молчал, чтобы еще более не распалять собеседников, не толкать их в лабиринт заблуждений. Или, может быть, это кротость пополам с гордыней? Ведь я примешал сюда и свое видение? Неважно это уже, ибо теперь я стою лицом к стене, в напряженном ожидании. Наверное, в моем положении лицемерно рассчитывать на чудо, ибо все мое несовершенное прошлое родило столь убогое настоящее, за которым, увы, уже нет будущего. Что же теперь?  Я стою и стою, а они медлят, переговариваются, иногда перебрасываясь смешками. А я ведь и с ними не спорил. Они что-то говорили насчет какого-то блага для меня, я кивал, а они били меня и кричали, совали прямо в лицо незнакомые фотографии и называли какие-то имена. Вернее, я так думаю, что те слова были именами, поскольку  почти не знаю их языка.
            Хотя, нет. Если быть до конца честным, я все же спорил в своей жизни, но только с тремя собеседниками - с матерью, с той старой  колдуньей из священной рощи и с тобой... Да, действительно... С матерью, потому что мы были просто разные, а я по молодости считал, что она ничего не понимает. С колдуньей, я, даже и не пререкался, а, скорее лез со своими уточнениями, вместо того, чтобы просто слушать. То, что она говорила, я, как будто бы, уже знал прежде. Более того, все это лежало совсем рядом, и она, просто подняла, сдула пыль, и - вот оно - бери. А я, ведомый гордыней, устыдился, что сам до всего этого не дошел. Впрочем, старуха, по-моему, не то чтобы не обиделась или что-нибудь еще, ей было вообще не до меня. Она сказала все это, будто бы исполнила свой муторный долг, а я что-то пытался кричать ей вслед, но дверь, увы, уже захлопнулась. Или, может быть, и не отворялась?
            С тобой я спорил скорее всего от парадоксальности наших взаимоотношений, прости уж меня за дерзость. Как раньше, так и сейчас, мне бывало странно, что ты знаешь все наперед, и что тебе при этом, как ни странно, есть до меня дело. Я все пытался сделать что-нибудь такое, чтобы изменить ход предначертанного, но преуспевал лишь в мелочах.
            В общем, ты знаешь, я сейчас пришел к странному, и даже печальному  выводу. Выходит, что я спорил лишь с теми... Ну, пожалуйста, отнесись серьезно к моим словам, хотя бы в такую минуту.
            Выходит, что моя кротость похожа на бордель, обустроенный в стенах монастыря? Или же на поедание мяса под одеялом во время поста?
            А с другой стороны, что значит обрести землю?

            Вот, опять сзади крики, команды, бряцание оружием. Наверное, сейчас, наконец, все и произойдет. Дождь не то усилился, не то стал холоднее... Выстрелы, крики... Опять выстрелы... Что же они медлят?

            Знаешь, я много размышлял обо всем этом. Я говорю о земле и ее обретении. И мне кажется, что для понимания этого вопроса мне более всего помогла та самая колдунья из Священной рощи, я уже говорил о ней. Как она тогда зашипела на меня:
            - Что ты все рыщешь, все мудрствуешь, как дурак. Ты как мышь, считающая себя мудрой от того, что изгрызла все книги в библиотеке. А  ведь все ответы рядом с вопросами - вот они, все здесь, - она провело рукой вокруг себя. - Природа - дом твой. Бери, живи и радуйся. А ты нет, все лоб хмуришь, ученость изображаешь. Бог, Природа и человек - это такой же треугольник, как Отец, Мать и дитя. Каждый из них самодостаточен. Каждый треугольник – это и есть устойчивость. И всех и каждого следует почитать настолько и в том виде, в каком требуется. Вот некоторые, - это она на меня намекала,- все больше с Высшим беседуют, ищут там советов, а ведь это тоже самое, как юноша, отданный в работники все только письма родителям пишет и живет лишь их ответами. Вместо того, чтобы принять ситуацию как она есть, и уважать все вокруг, ибо это все и тебя родило внутри себя.
            Я тогда давай с ней спорить, мол, Творец выше творения, мол, нельзя уважать скамейку, надо уважать столяра, а она мне и не отвечает, а, знай, продолжает свое...

            Кто-то бежит ко мне, что это ему понадобилось? Снял повязку с глаз. Надо же, уже вечер. Как быстро время пролетело... Ноги совсем одеревенели. Развязал руки, улыбается, показывает куда-то. Там  лежат те, что еще недавно мучили меня. "Ладно, - говорю, - Спасибо!" Он не понимает, улыбается, и я улыбаюсь, обнял его.

            - И всякое можно сотворить, если строить свое делание из трех. Одного желания недостаточно, чтобы прийти к цели, нужна еще воля. А желание и воля без цели - это просто блуждание.

            Она все говорит, а я все пытаюсь от себя что-то возразить. Но тщетно, ее слова ложились так плотно, так весомо, что для моих фраз уже места в воздухе не оставалось. И еще, там была большая квадратная яма, из которой непрерывно шел дым, и колдунья, временами, исчезала в его сизых клубах так, что я ее мог только слышать...

            Веревки так натерли руки, не передать, как больно. Дорогу совсем развезло от дождя. Cтранно, еще вот только-только я находился в руках смерти и, как подобает в такие минуты, размышлял о Возвышенном, а  теперь  вроде и не было ничего, и в голову проникают разные пустяковые мысли, о ночлеге, например. Выходит, что Великое находится где-то на острие жизни, оно рядом со смертельными испытаниями и лишениями. Более того, без них Великое превращается в лишь в сказку о великом, игру без правил и без конца.

            И все же. У стены я говорил тебе, что был кроток, а теперь понимаю, что нет, ибо в главных случаях я не был таковым. Но, что касается земли, то тут я пока ничего не понимаю. Значит ли обрести землю - купить ее? 
            Видел я многих людей, и царей приходилось, и землевладельцев, и всяких прочих, кто обладал дворцами и угодьями, но никогда я не хотел стать на их место, никогда не душила меня зависть. Нет, я не говорю, что вообще никогда не душила, и что скрывать от тебя, когда и такой грех бывал на мне. Но никогда я не видел себя во снах и мечтаниях  среди тех, кто шествует в дорогих одеждах и с надменной улыбкой. Ведь если предположить, что унаследовать землю, значит, ее купить, то я, стало быть, и не хочу ее наследовать? Видишь, я опять во тьме блужданий, и неведение владеет мной, и я снова и снова возвращаюсь к самому началу. Вот, например, что меня вообще привело к этой злополучной стене? Что могло произойти в моей предыстории такого, что соответствовало бы столь странной смерти у этой мокрой серой стены, пропахшей страданиями тех, что стояли здесь прежде? И почему последним порывом ветра меня сдуло прямо из рук палача, словно каплю со ржавой кровли. И я ушел восвояси, как вода уходит в землю и затем прячется меж корней.
            Когда я не понимаю, мне плохо и я, терзаемый догадками, прихожу снова неведомо куда и вновь становлюсь перед лицом новых вопросов. Ты говорил некогда о несовершенном прошлом, которое рождает несовершенное будущее. Или, как говорила колдунья, мое прошлое не имело в себе числа три? Что есть у меня? Желание двигаться? Допустим. Воля? Воля есть наверняка, ибо иначе, чтобы это толкало меня вперед? Есть ли у меня третье - цель? Не знаю, все это как то смутно, неуловимо, и сердце молчит, я не чувствую его тепла.
            Прошлое, настоящее и будущее определяет непрерывность бытия, и таким образом, оно устойчиво. Ничто не исчезает, все существует в единой реке Времени. Сегодня уже для меня времени не существует. Я живу в едином потоке. Прошлое для меня также ясно, как будущее или настоящее. Тысяча лет, как вчера. Умереть, как прилечь отдохнуть. Иногда я теряюсь, ибо помню то, что еще только произойдет, и порой мне кажется, что это было давно и в каких-то далеких краях. Но когда приходит время исполнения, то, как ни странно, все исполняется чуть иначе, и надо бы удивляться или хотя бы оправдываться, что случилось все чуть не так как думалось. Тем не менее, странно мне не становится, для меня это также естественно и понятно, как и в тот момент, что был прежде, когда я все это уже видел. Выходит, в мире есть не одно будущее, и ничто не предопределено?
            И все-таки, что означают твои слова "кроткие унаследуют землю"? Ясно теперь уже, что не в покупке дело, ибо нет кротких среди богатых. Да и каков смысл в купле и продаже того, что тебе не принадлежит. Земля была до нас и будет после нас, из нее мы вышли и в нее же уйдем вместе со своими представлениями о ней и со своей гордыней. Да и потом, зачем мне ее покупать? Ведь я и так живу на ней, хожу,  размышляю. Я люблю ее и знаю. Мне нет труда найти дорогу из Сефардии в Мурманию. Я могу душой своей охватить все дороги и всех тех, кого я когда-либо повстречал на них. И свободен я не от того ли, что скромен, и что нет на мне цепей обязательств?